Автор статьи: Валентина Пономарева
Если задаться вопросом, каким образом некий Филька прославился в веках укоренившимся в народном языке выражением, то в поисках ответа придется перелистать страницы отечественной истории, залитые кровью. Но сначала о самом имени.
На Руси оно считалось простецким и чаще всего принадлежало людям «подлого сословия». Современные словари указывают значения слова «филька» в качестве рода карточной игры и шутливого наименования филёра (сыщика).
А вот Филю знатоки русского языка В.Даль и Д.Ушаков называют олицетворением простачества, недоумства и т.п. Тверичи и псковичи под этим словом и вовсе подразумевали… кукиш. Кроме прозвания «простофиля», образованного от этого имени, сей нарицательный персонаж запечатлен в пословицах:
- Был Филя в силе – все други к нему валили, а пришла беда – все прочь со двора.
- Обули Филю в чертовы лапти.
- У Фили были, у Фили пили, да Филю же и побили.
Последнее высказывание, как ни печально, имеет некоторое смысловое отношение к истории, в ходе которой возник оборот «филькина грамота». Его выдал русскому языку не кто-нибудь, а сам царь всея Руси Иоанн Васильевич, сиречь Иван Грозный.
С.М. Соловьев в «Хрестоматии по истории России» сообщает: «Выговаривая себе неограниченное право казнить своих лиходеев, учреждая опричнину, Иоанн жаловался на духовенство, что оно покрывало виновных».
Летом 1566 г. повелел государь призвать к нему соловецкого игумена Филиппа, сына боярина Колычева. Он задумал поставить этого священника митрополитом Московским и вся Руси, поскольку роду тот был древнего и знатного, правда, опального. До пострига служил при дворе Елены Глинской, матери Иоанна. Имя Филипп принял Федор Степанович Колычев в монашестве, слыл человеком незаурядным, образованнейшим, прославился успешным обустройством вверенного ему монастыря.
Представший перед монаршим взором священник на предложение стать митрополитом ответил, что согласится лишь под условием уничтожения опричнины. Хоть и осерчал царь-батюшка, но настоял на своем, заставив Филиппа дать письменное обещание «в опричнину ему и в царский домовый обиход не вступаться, а после поставленья за опричнину и за царский домовый обиход митрополии не оставлять». Правда, за то и сам Иоанн попросил «нейти прямо против царской воли, но утолять гнев государя при каждом удобном случае».
По прошествии времени понял Иоанн IV, что допустил оплошность, не догадавшись включить в данную расписку отказ от права печаловаться, т.е. заботиться, заступаться за подвергнутых гонениям. А митрополит слал на царский двор грамоты как раз такого содержания. Они-то и стали прототипом «филькиных», но позднее.
Начал царь избегать встреч с церковным главой, им же назначенным, чтобы не выслушивать его речи в защиту преследуемых, а явившись в марте 1568 г. на службу в Успенский собор, призвал: «Только молчи, одно тебе говорю: молчи, отец святый! Молчи и благослови нас!» Неподкупный владыка ответствовал: «Наше молчание грех на душу твою налагает и смерть наносит».
Беседа, в конце концов, хоть и была трудна, привела грозного царя в большое раздумье. Опричники, опасавшиеся, как бы он и вправду не распустил их, устроили заговор. Они нашли сообщников среди духовенства, которое стало доносить на Филиппа II. В гневе одураченный Иван Васильевич обозвал грамоты ни в чем не повинного митрополита Филькиными, употребив презрительную форму монашеского имени владыки.
Вот такая невеселая история стоит за шутливым выражением «филькина грамота». Шел 1568 год от Рождества Христова. Жить опальному митрополиту оставалось недолго, но об его удивительной и драматичной судьбе будет особый рассказ.